Неточные совпадения
Но ошибка была столь очевидна, что даже он понял ее. Послали одного из стариков в Глупов за квасом, думая ожиданием сократить время; но старик оборотил духом и принес на голове целый жбан, не
пролив ни капли. Сначала пили квас,
потом чай,
потом водку. Наконец, чуть смерклось, зажгли плошку и осветили навозную кучу. Плошка коптела, мигала и распространяла смрад.
— Которую все
проливают, — подхватил он чуть не в исступлении, — которая льется и всегда лилась на свете, как водопад, которую льют, как шампанское, и за которую венчают в Капитолии и называют
потом благодетелем человечества.
— Ну иди, иди! — отвечал барин. — Да смотри, не
пролей молоко-то. — А ты, Захарка, постреленок, куда опять бежишь? — кричал
потом. — Вот я тебе дам бегать! Уж я вижу, что ты это в третий раз бежишь. Пошел назад, в прихожую!
Он, с жадностью, одной дрожащей рукой, осторожно и плотно прижал ее к нижней губе, а другую руку держал в виде подноса под рюмкой, чтоб не
пролить ни капли, и залпом опрокинул рюмку в рот,
потом отер губы и потянулся к ручке Марфеньки, но она ушла и села в свой угол.
Вы уже знаете, что мы идем не вокруг Горна, а через мыс Доброй Надежды,
потом через Зондский
пролив, оттуда к Филиппинским островам и, наконец, в Китай и Японию.
18 мая мы вошли в Татарский
пролив. Нас сутки хорошо нес попутный ветер,
потом задержали штили,
потом подули противные N и NO ветра, нанося с матсмайского берега холод, дождь и туман. Какой скачок от тропиков! Не знаем, куда спрятаться от холода. Придет ночь — мученье раздеваться и ложиться, а вставать еще хуже.
"Вот, говорит, ходил-ходил, кровь-пот
проливал, а что осталось!"
Передо мной воочию метался тот «повинный работе» человек, который, выбиваясь из сил, надрываясь и
проливая кровавый
пот, в награду за свою вечную страду получит кусок мякинного хлеба.
«Собираться стадами в 400 тысяч человек, ходить без отдыха день и ночь, ни о чем не думая, ничего не изучая, ничему не учась, ничего не читая, никому не принося пользы, валяясь в нечистотах, ночуя в грязи, живя как скот, в постоянном одурении, грабя города, сжигая деревни, разоряя народы,
потом, встречаясь с такими же скоплениями человеческого мяса, наброситься на него,
пролить реки крови, устлать поля размозженными, смешанными с грязью и кровяной землей телами, лишиться рук, ног, с размозженной головой и без всякой пользы для кого бы то ни было издохнуть где-нибудь на меже, в то время как ваши старики родители, ваша жена и ваши дети умирают с голоду — это называется не впадать в самый грубый материализм.
Но вот выискивается австрийский журналист, который по поводу этого же самого происшествия совершенно наивно восклицает: «О! если бы нам, австрийцам, Бог послал такую же испорченность, какая существует в Пруссии! как были бы мы счастливы!» Как хотите, а это восклицание
проливает на дело совершенно новый свет, ибо кто же может поручиться, что вслед за австрийским журналистом не выищется журналист турецкий, который пожелает для себя австрийской испорченности, а
потом нубийский или коканский журналист, который будет сгорать завистью уже по поводу испорченности турецкой?
Ах, да и дамочки нынче какие-то кровопийственные стали. Нагуливают себе атуры, потрясают бедрами — и, представьте, всё с целями внутренней политики! Прежде, бывало, придет краснощекий Амалат-бек, наговорит с три короба des jolis riens [приятных пустяков (франц.)] и вдруг… А теперь дамочка Амалат-беку своему прежде всего говорит: сначала
проливай кровь, а
потом посмотрим… Право, мне кажется, что прежде лучше было.
— Через два года, когда у меня будут готовы средства и люди, я отправлюсь в экспедицию, — рассказывал фон Корен дьякону. — Я пройду берегом от Владивостока до Берингова
пролива и
потом от
пролива до устья Енисея. Мы начертим карту, изучим фауну и флору и обстоятельно займемся геологией, антропологическими и этнографическими исследованиями. От вас зависит, поехать со мною или нет.
Придет серый человек в эту самую Тараканиху, где ныне растет белоус, и
прольет там свой
пот.
Я бы придирался ко всякому случаю, чтоб сначала
пролить в свой бокал слезу, а
потом выпить его за все прекрасное и высокое.
Массы действуют,
проливают кровь и
пот — а ученые являются после рассуждать о происшествии.
Катерина Михайловна, исполненная, как известно моему читателю, глубокой симпатии ко всем страданиям человеческим,
пролила предварительно обильные слезы; но
потом пришла в истинный восторг, услышав, что у Юлии нет денег и что она свои полторы тысячи может употребить на такое христианское дело, то есть отдать их m-me Бешметевой для того, чтоб эта несчастная жертва могла сейчас же уехать к папеньке и никак не оставаться долее у злодея-мужа.
— Сначала в Пермь… — тихо говорил Чечевицын… — оттуда в Тюмень…
потом Томск…
потом…
потом… в Камчатку… Отсюда самоеды перевезут на лодках через Берингов
пролив… Вот тебе и Америка… Тут много пушных зверей.
А
потом в простой телеге Он домой меня отвез. Ах! Как это не по моде. Много
пролила я слез.
То-то! «проваливай»! Язык-то храбр, коли заочно, а как до дела дойдет — пожалуй, он и не всякое слово выговорит. Иное ведь слово прямо к отягчению служит, — попробуй-ка, выговори его! Да коли при этом ты еще не пьешь, да на дурном счету состоишь, сколько тебе, ради этого слова, слез
потом пролить нужно будет, чтоб прощенье себе испросить!
— Я всегда следовал и до конца бренных дней моей трудной жизни буду держаться правила, что горе тому дому, где владычествует жена, горе царству, коим повелевают многие. Верных моих слуг я люблю, караю только изменников. Для всех я тружусь день и ночь,
проливаю слезы и
пот, видя зло, которое и хочу искоренить.